Забайкальцы (роман в трех книгах) - Страница 50

— Ты тово… на покос собирайся, поедешь послезавтра с работниками.

Настя чуть не вскрикнула от радости: на покос! Вместе с Егором! Да ведь ей как раз этого и хотелось. И чтобы не выдать этой радости, к удовольствию Саввы Саввича, ответила деланно покорным тоном:

— Ну что ж, поеду, раз надо.

Семену Савва Саввич сказал о своем решении на другой день утром, когда они сидели за завтраком.

— На покос завтра отправлять будем. Настасья тоже поедет с работниками.

— На поко-ос? — Семен удивленно поднял белесые брови. — Что ты, тятенька! Уж неужели, кроме ее, и людей не стало?

— Почему не стало, люди есть, так ведь за ними же, тово… догляд надо иметь, вот ее и пошлем. Баба она вон какая стала здоровая, на работе проворная, эта, брат, и работать будет не хуже мужика, и за людьми доглядит. Ей такое дело, тово… на пользу пойдет, пусть привыкает хозяйством править. А мне-то докуда же везде поспевать? Хватит, вам жить-то.

— Как же она там будет одна с мужиками? — все еще возражал Семен. — Совсем это неподходяще. Назначь старшим Ермоху, и без нее обойдется.

— Ермоха что-о, его и слушать так не будут, да и вообще надо запись вести: у кого сколько рабочих дней, сколько сена сметано, чтобы знать, сколько еще сметать надо, а Ермоха, да и все они там, неграмотные. Не-ет, там без Настасьи никак не обойтись. Она хоть и тово… молода еще, но надо внушить ей, что она хозяйка там будет, они, молодые-то, любят это. Вот оно дело и пойдет. А что касаемо насчет мужиков, так она не одна там будет. Татьяна Осокина с ними поедет, спать они будут в отдельном балагане. Настасья и Татьяна с сынишком, в копновозы я его взял.

— Парнишка-то Татьянин учился, наверное, в школе?

— Едва ли, да хоть и учился он, разве я могу доверить такое дело какому-то сопляку, постороннему, какой с него спрос? А Настасья свой человек; свой глаз — алмаз, чужой — стеклышко. Конечно, я к ним буду наезжать время от времени, без этого не обойтись, а Настасья там будет постоянно.

* * *

К сенокосу, как и всегда, Савва Саввич приготовился раньше всех в поселке. В этом году, кроме Ермохи, посылал на покос еще пятерых сезонных работников — трех зареченских мужиков, вдову Татьяну с сыном, а вместе с ними и Настю.

В день выезда все в доме поднялись чуть свет. Вскоре начали подходить и работники. Первым пришел долговязый, в рваной солдатской шинелишке Антон Сухарев. Следом за ним появились приземистый, рыжебородый Никита Грошев и молодой белобрысый парень Артем Вершинин. Немного припозднилась смуглолицая, похожая на цыганку Татьяна Осокина с девятилетним сыном Андрюшкой.

Сразу после завтрака приступили к сбору в дорогу. День начинался пасмурный, хмурый, на серо-свинцовом фоне мглистого неба мохнатыми клочьями двигались, клубились темные обрывки облаков.

Ничего, ничего, ехать будет хорошо, не жарко, — поглядывая на небо, рассуждал Савва Саввич, обращаясь к Насте. — А ежели маленько и… тово… помочит, какая же беда? Дома погоду не изберешь. Харчи-то хорошенько укрой.

Настя, согласно кивая головой, поспешила в амбар, вынесла оттуда какие-то мешочки, туески. По самые глаза повязанная белым с кружевами платком, она старалась не выказывать своей радости, держаться спокойнее, серьезнее.

Работники суетятся у лошадей, выкатывают из сарая сенокосилку, конные грабли, телеги, еще с вечера нагруженные мешками с хлебом, сухарями и прочим харчем, из-под мешков торчат вилы, грабли, завернутые в тряпье косы.

По ограде степенно расхаживает Савва Саввич, но распоряжается всем, сам того не замечая, Ермоха. Он в курсе всех дел, знает, каких и куда коней запрячь, какие на них надеть хомуты, куда и что положить. С пестрым платком на шее, в новой ситцевой рубахе, у которой он уже успел запачкать дегтем левый рукав, он поспевает всюду, и то тут, то там слышится его по-хозяйски повелительный голос:

— Микита! Не тот хомут надеешь на Рыжка, его хомут-то во-он возле грабелки лежит.

— Дядя Ермоха! Гнедуху куда запрягать?

— Гнедуху? Ее надо в косилку с большим Савраской на пару.

Он деловито осматривает телеги, подмазывает дегтем оси, а через минуту его голос доносится из другого конца ограды:

— Егор! Ты запасные-то литовки куда положил?

Все заняты делом, только Семен, нахохлившись, стоит на крыльце, безучастный ко всему происходящему, как посторонний зритель. Еще вчера он пытался отговорить отца, не посылать на покос Настю, но все напрасно, поэтому и злился все это утро. Навалившись грудью на перила, стоял он, злыми глазами косясь на отца, на проходившую мимо Настю.

Наконец все кони запряжены, все уложено, увязано, люди, по указанию Ермохи, расселись по телегам, по машинам, Савва Саввич открыл ворота, перекрестился на восток:

— Поезжайте с богом, — и весь обоз тронулся со двора.

Савва Саввич долго, пока они не скрылись за крайними домами улицы, стоял у ворот, смотрел вслед своим работникам.

На передней паре вместе с Ермохой ехали Настя и Татьяна. Сияющая от радости Настя весело смеялась, переглядываясь с Егором. Лицо ее, как степной пион, рдело румянцем, розовая кофта туго обтянула высокую грудь. Егор ехал позади верхом на своем Гнедке и, глаз не сводя с Насти, ответно улыбался ей. Сердце Егора трепыхало от радости: шутка сказать — Настя едет вместе с ним, и они будут неразлучны в продолжение всего сенокоса.

На второй телеге ехали Никита с Антоном, за ними Андрюшка верхом на гнедой кобыле, запряженной в конные грабли. Позади всех — Артем на паре лошадей с сенокосилкой.