Забайкальцы (роман в трех книгах) - Страница 54

Сегодня праздник успенье, поэтому на полях не видно ни одного человека. На улицах Антоновки праздничное оживление. Солнце склоняется к западу, жара спадает, и толпы принаряженных девушек, парней с песнями спешат на лужайку к речке — излюбленному месту их праздничных сборищ в летнее время.

Верхом на своем Сивке по крестьянской улице едет Савва Саввич. Работники его уже выехали с покоса, сена накосили больше, чем он предполагал, но теперь ему новая забота: подошла страда, надо спешить с уборкой хлеба.

Все это утро он сидел с Семеном в комнате, просматривали долговые записи, подсчитывали, составляли списки должников, определили, кого и куда послать, и теперь еще голова его занята этим.

«Десять человек зареченских мужиков придут утром Ишо надо человек пять-шесть набрать, — думал Савва Саввич, зорко поглядывая по сторонам, — Завтра всех их направлю в Березову. Егорка с каким ни будь подростком зачнет пары двоить, а поденщики и Настя с Ермохой — снопы вязать будут за жнейкой, пшеница подошла в самый раз. Спать будут на заимке, нечего разъезжать им домой, версты мерить вон какую даль… Ну, а ближние пашни, тово… поденщиков посылать буду из дому. А понаблюдать за ними можно и Семена спосылать, а где и сам съезжу посмотрю».

Впереди на бревнах сидят разговаривают мужики. Собралось тут их порядочно, немало среди них и должников Саввы Саввича, но он, приподняв соломенную шляпу, учтиво поздоровался со стариками и проехал мимо. Не любил он разговаривать о своих делах принародно.

Но вот в открытое окно избы Савва Саввич заметил одного из должников — Прохора Лоскутова — и повернул к нему.

Приученный к таким поездкам, конь сам остановился перед окном, уткнувшись мордой в завалинку. Из окна на Савву Саввича пахнуло жарким, дурным запахом неопрятного жилья. Худощавый, с жиденькой русой бороденкой, Прохор сидел за столом, обедал. На столе перед ним стояла миска простокваши, тарелка с ломтями черного хлеба, соль, пучок зеленого луку — и все это густо облеплено мухами. Они, как спелая черемуха, рассыпались по столу, по стенам, окнам, тучами носились по избе.

Склонившись с седла, Савва заглянул в избу.

— Здравствуй, Прохор! — приветствовал он мужика. — Как живется?

— Здравствуйте! — унылым голосом ответил Прохор. — А уж про жизню и не спрашивайте, живем — хуже некуда.

— Чего так?

— Хозяйка меня связала по рукам и ногам. Второй год лежит на одре, и ни смерти ей, ни живота.

— Лечить надо.

— Да уж и так лечил, лечил, да и только. Старухи и шептали на нее, и травами всякими поили, и в город возил. Две овцы пролечил, а. толку никакого. Дохтур осенесь беркулез признал у нее. А я так думаю: врет дохтур, никакого беркулеза у нее нету, а просто чихотка — вот и вся хворь. У нее и мать в чихотке умерла, и вся семья у них чихотошная. Вот так и мучаюсь, и сено через нее не докосил, парень в людях робил, а девка дома возле ее просидела весь сенокос, как-никак человек, жалко оставить без присмотру.

— Так-так, а я к тебе, Прохор, по делу. Должок-то за тобой, помнишь?

— Как не помнить, пять пудов муки брал, помню.

— У тебя сколько теперь будет рабочих-то?

— Парень у меня и девка семнадцати лет, да и сам буду ездить робить. Тетку Вассу попрошу, чтоб за ней присмотрела. Что ж поделаешь, не сидеть же мне подле нее сложа руки в такую пору, ей-то уж к одному концу.

— Та-ак, за тобой, значит, тово… двадцать четыре поденщины, так?

Подавив вздох, Прохор молча кивнул головой.

— Тогда, значит, тово… завтра утречком подходи втроем. Поедете на ближние пашни, пшеницу жать, восемь деньков проработаешь втроем-то — и долгом прост.

— Не могу, Савва Саввич, втроем, никак не могу. Ячмень у меня поспел, сыплется, завтра обязательно надо ехать жать, а то упустим. Его и так-то посеяно злыдни. Ячмень, сам знаешь, какой хлеб: один день перестоит, да ишо, не дай бог, ветер — и начисто осыплется. Такчто ты уж уволь, Савва Савич, не притесняй, парня я, уж так и быть, пошлю к тебе завтра, а сам-то с девкой на свой ячмень поеду.

_ Эх, Прохор, Прохо-ор! — Савва Саввич осуждающе покачал головой. — Вот и выручай вашего брата, мужиков! И верно говорят: когда тонет, так он, тово… топор сулит, а вытащи его, спаси от смерти он и топорища не покажет… Так же вот и ты. Что мне из твоего парня? Ему одному-то и в месяц не отработать, что было забрано.

— Да ты войди в мое-то положение, Савва Саввич, поимей жалость, — с мольбой в голосе упрашивал Прохор. — Меня сегодня Гаврила Крюков наймовал жать, по пуду ярицы давал за поденщину, и то я не пошел из-за ячменя-то. А к тебе вот за восемь фунтов посылаю парня, потому как было забрано, тут уж ничего не поделаешь, плачешь, да идешь. У меня паров ноне ни одной борозды…

Он не закончил: за печкой заворочалась, задыхаясь в приступе кашля, застонала больная. Прохор поспешил к ней, принес горячего чаю, напоил ее, для этого помог ей сесть, обложил подушками.

Савва терпеливо ждал у окна. С коня ему видно было заросшую травой ограду Прохора, край огорода, обнесенного тыном. В песке у крыльца копошились грязные, оборванные ребятишки.

Прохор вынес на улицу лохань. Вернувшись в избу, смахнул со стола мух, десятка полтора выловил. их ложкой из простокваши и, яростно матюгаясь, выплеснул за окно.

— Погибели на вас, проклятых, нету, чтоб вас громом убило! Смотри, сколько их наплодила нечистая сила!

— Гречуха будет ядреная, — пошутил Савва Саввич.

— Будет, да не у нас, — сурово отозвался на шутку Прохор и, снова взмахнув над столом рукой, захватил полную горсть мух, с размаху хватил ими об пол.