Забайкальцы (роман в трех книгах) - Страница 82

— Твое дело, Егор, тоже бежать теперь: влетит тебе за Игренька по самые уши.

Егор недоумевающе посмотрел на Устюгова.

— А как же иначе-то? Ведь Гришке-то расстрел грозит.

— Знамо, что расстрел. Но я к тому говорю, что, чем с конюшни б рать коня, так лучше бы украсть чужого в станице. А Гришка как доехал на нем, куда надо, отпустил бы его — и всего делов. Конь обратно прибежал бы к хозяину, и никто не пострадал бы.

— Теперь уж об этом поздно разговаривать.

— Дело твое, конешно, я к тому, что рисковый ты, парень, тут ьить дело-то тюрьмой пахнет.

Егор, затянув чересподушечную подпругу, при последних словах Устюгова задумался. Вспомнились мать, Настя, тоскливо защемило сердце. Но это длилось одно лишь мгновение. Тряхнув чубатой головой, словно отгоняя назойливые мысли, Егор решительно взялся за повод.

— Э-э, чего тут рассуждать, за коня не расстреляют. А осудят — так что ж, от судьбы не уйдешь. Ничего-о-о, дальше солнца не угонят. Пошли, Игренько.

К месту сбора — развалинам старой мельницы — Егор прибыл раньше всех. Спрятав коня в колке, он вышел на полянку недалеко от мельницы и притаился возле старой раскидистой черемухи, где прошлой ночью укрывался Григорий.

Полная луна стояла высоко в небе, и Егору отсюда было хорошо видно белеющий вдали лагерь и далеко уходящую тропинку, что пролегла мимо мельницы. Егор не отрываясь всматривался в ту сторону лагеря, где находилась гауптвахта, внимательно прислушивался, но оттуда не доносилось ни единого звука. Тишина, только слышно, как над ухом тоненько пищит комар да в колке журчит по камешкам речка. Позвякивая удилами, конь жует листву тальника.

Ждать Егору пришлось долгонько, и он радостно вздохнул, когда оттуда, со стороны конюшен, донесся трехкратный, похожий на стон, крик турпана.

Вскоре начали появляться казаки, первыми пришли Погодаев, Молоков и Бекетов. Следом за ними вместе с Григорием пришел Чугуевский, и через несколько минут на обрамленной кустами тальника и боярышника площадке собрались все участники заговора.

Когда Егор вывел из колка коня, на площадке началось прощание.

Тяжело, ох как тяжело Григорию расставаться с друзьями! Пока находился под арестом, он с нетерпением ожидал, когда друзья выручат его из неволи, а очутившись на свободе, сразу же загрустил. Простившись с караульными казаками, с тяжелым сердцем пошел Григорий следом за Чугуевским, а здесь, у развалин старой мельницы, еще сильнее осознал он горечь разлуки с товарищами. От волнения он не мог говорить и, давясь невыплаканными слезами, молча обнимал своих друзей, целуясь, прощался с ними. Обняв Егора, он уронил ему голову на плечо, и тот почувствовал, как тугие, широкие плечи Григория содрогаются от рыданий. Егор тоже не мог вымолвить ни единого слова. Целуя его в последний раз, Григорий прошептал еле внятно:

— Прощай, Егорша!.. — И, приняв от Егора коня, быстро накинул поводья, носком левой ноги поймал стремя, вскочил в седло. — Прощайте, братцы! Не поминайте лихом!

Круто повернув коня, Григорий взмахнул нагайкой и, привстав на стременах, с места взял крутой рысью. Взволнованные не меньше Григория, казаки молча смотрели вслед своему сослуживцу и другу. Они уже начали расходиться, когда с той стороны, куда уехал Индчжугов, вновь увидели скачущего к ним всадника, в котором сразу же угадали Григория.

Подскакав вплотную, Григорий осадил коня и, спрыгнув с него, подошел к изумленным, не ожидавшим, его возвращения казакам. Его сразу же окружили, закидали вопросами:

— В чем дело, Григорий?

— Чего вернулся-то?

— Забыл чего-нибудь?

— Ничего не забыл, да вот пока до станицы ехал, и передумал.

— Как передумал? Чего мелешь-то?

— Вернулся, чтоб Игренька обратно на конюшню поставить, вот и все.

— Да ты в уме?

— Тоже придумал!

— Полно, не дури, Григорий, поезжай, как сначала собрался. Время-то идет, вон уже светать начинает.

— Не могу, ребята, как хотите, не могу. — Григорий отрицательно покачал головой. — Совесть не дозволяет. Я сейчас все это обдумал: убегу на Игреньке — на нем меня никто бы не догнал, — а што будет с Егором? Засудят его из-за Игренька, а меня совесть замучит. Нет уж, бог с ним, с Игреньком, пойду пешком. Уж, видно, чему быть — того не миновать, зато на душе будет спокойнее.

Понимая, что Григория не отговорить, казаки из седельной сумы и чересподушечной подпруги в момент соорудили котомку, куда положили ему харчей и кое-чего из одежды. Вскинув ее за спину, Григорий еще раз попрощался с товарищами, подошел к коню, взял его обеими руками за узду.

— Эх, Игренько, товарищ мой верный! — глухим, дрогнувшим голосом проговорил Григорий. — Значит, не судьба наша, а уж больше нам с тобой не увидеться, прощай.

И, поцеловав его в лоб, Григорий помахал на прощанье рукой казакам и, не оглядываясь, быстро зашагал по тропинке. Надо было спешить, на востоке ширился рассвет, занималась заря. Покрасневшая луна повисла низко над сопками, а в кустах защебетали ранние птички.

Долго, пока Григорий не скрылся из виду, казаки стояли в кустах около мельницы и, горестно вздыхая, поминали своего товарища.

— До чего же жалко Гришку, как родного жалко!..

— За нас пострадал парень.

— Вот она, благородная-то душа какая бывает, пешком пошел, штоб не поднести своего брата-казака.

— Да-a, на Игреньке-то он бы дня через три и дома был, а пешком-то когда доберется теперь? Да ведь и опасно.

— Ну да ведь лето, в случае чего и укрыться можно в лесу-то.